В сентябре этого года исполнилось 135 лет со дня рождения митрополита Вениамина (Федченкова; 1880–1961). В его судьбе нашли отражение все трагические события ХХ века, все сложнейшие коллизии церковной жизни этого времени. Владыка Вениамин оставил нам огромное литературное наследие. Его духовный и просто человеческий опыт уникален.
Три года пребывания на Саратовской кафедре (1955–1958) — это, если можно так выразиться, предпоследняя страница в жизни владыки Вениамина, и страница горькая. Историк Ростислав Просветов рассказывает, опираясь на многочисленные документы, о том, как неугодного властям, так и не сумевшего вписаться в советскую систему архиерея выживали из Саратова, как его выпроводили, наконец, из нашего города в Печоры — на покой, то есть умирать.
Митрополит Вениамин (Федченков)Митрополит Вениамин прибыл в Саратов в начале декабря 1955 года. Первым же делом он распорядился снять портреты Сталина и Патриарха Алексия (Симанского) в архиерейском доме, где тогда располагалось епархиальное управление. Рядом с иконами был помещен портрет отца Иоанна Кронштадтского [1]. О «Всероссийском батюшке» владыка говорил и во время своей первой встречи с учащимися и преподавателями Саратовской духовной семинарии, призывая слушателей подражать его жизни [2]. Акцент на личности тогда еще не прославленного для общецерковного почитания отца Иоанна являлся довольно смелым шагом для саратовского архипастыря. В официальной советской историографии святой праведный Иоанн Кронштадтский характеризовался как ярый монархист и черносотенец.
Впрочем, сам владыка Вениамин не опасался, что и его запишут в монархисты. О своей лояльности к существующей власти он говорил довольно часто [3]. В беседах с саратовским духовенством митрополит Вениамин пояснял, что под лояльностью надо понимать нейтральность, невмешательство Церкви и духовенства в мирские дела. Однако с этим тезисом не мог согласиться будущий Ярославский митрополит Иоанн, а тогда член епархиального совета, настоятель Духосошественской церкви в Саратове священник Константин Вендланд. С его точки зрения, такое понимание было недостаточным: лояльность означает нечто большее; Церковь должна демонстрировать согласие с политикой Советского государства и принимать в ней свое посильное участие; например, духовенство должно участвовать в борьбе за мир. Подобные слова митрополит слышал не первый раз, но своих взглядов он не изменил, так как именно в том понимании лояльности, о котором говорил, давал подписку Патриарху Сергию [4]. Речь шла о так называемой «Декларации» 1927 года.
На уже упоминавшейся выше встрече с учащимися и преподавателями Саратовской семинарии владыка признавался: «Когда я приехал в Россию, меня спросили, скучал ли я по Родине? Я ответил: «Нет, не скучал… скучал я по Матери-Церкви, к ней и приехал»». О семинарии же уполномоченному откровенно говорил: «Теперешняя семинария — осколок старой, в котором мало благочестия». По всему было видно, что, несмотря на лояльность, митрополит давно разочаровался в возможности какого бы то ни было конструктивного диалога и сотрудничества между Церковью и государством. Еще направляясь из Ростова-на-Дону в Саратов, он определил себе следующие задачи: «1) новое место проповедей; 2) самому нужно учиться молитве — ибо и конец близок (76 г.), последний этап жизни; 3) забота о семинарии и семинаристах; 4) окончание письменных работ моих; 5) а еще: что Бог укажет» [5]. Не более того.
Свои первые проповеди на новой кафедре митрополит Вениамин начал говорить смело и открыто. Он не боялся свидетельствовать о преследовании верующих в Советском Союзе. В первой своей проповеди в Троицком кафедральном соборе владыка заявил, что многие люди не посещают храм не потому, что не верят в Бога, а потому, что боятся увольнения с работы или проблем на службе или учебе. В качестве примера он приводил слова одного прихожанина, который не ходил в церковь почти сорок лет, так как работал в советском учреждении. Когда же вышел на пенсию, то вновь начал посещать храм.
Притеснения со стороны советской власти касались не только простых верующих. На епархиальном совете, интересуясь вопросом обложения духовенства налогом, владыка при всех резюмировал: «Вот, сами видите, как не права советская власть» [6].
Вскоре, перед очередным заседанием епархиального совета, митрополит Вениамин в узком кругу саратовского духовенства высказал свое недовольство речью Первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева на четвертой сессии Верховного Совета СССР. Как говорилось в доносе отца Константина Вендланда саратовскому уполномоченному Совета по делам Русской Православной Церкви В. Филиппову, владыка был недоволен тем местом речи, где Хрущев касался «Рождественского послания» американских общественных деятелей. В послании речь шла о том, что они молятся за изменение существующего строя в странах народной демократии (то есть Восточно-Европейского блока). И далее сообщалось, что, по мнению митрополита, речь Хрущева была грубее и хуже, чем предшествующая ему речь главы правительства Н. А. Булганина. «Разве американский народ не может молиться?», — спрашивал присутствующих владыка Вениамин [7].
Подтвердив достоверность произнесения митрополитом этих слов у другого присутствовавшего на том же заседании священника, Иоанна Цветкова, уполномоченный Филиппов тут же направил председателю Совета по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР Г. Г. Карпову секретное информационное письмо с копией секретарю Саратовского областного комитета КПСС Г. А. Денисову, председателю исполкома областного Совета депутатов трудящихся А. П. Бочкареву, а также начальнику управления КГБ при Совете Министров СССР по Саратовской области А. Г. Соколову. В этом письме он подробно рассказал о данном инциденте, добавив от себя, что митрополит Вениамин в общении с духовенством «высказывает политически неправильные мысли» [8] и что «такая позиция митрополита Вениамина ставит его в один ряд с американскими и прочими колонизаторами» [9]. В Совете оставили на этом письме резолюцию: «Т[оварищу] Иванову. Нужно на м[итрополита] Вениамина составить справку с учетом другого письма т[оварища] Филиппова и дать т[оварищу] Карпову для разговора при случае с Патриархом» [10].
В этом «другом письме», видимо, было все то же самое, что писал саратовский уполномоченный Филиппов в своем ближайшем полугодовом отчете в Москву. А именно: «На приемах настоятели церквей города Саратова и некоторые преподаватели семинарии в разное время сообщили о политически неправильных высказываниях митрополита Вениамина, о чем мною сообщалось Вам в специальных информациях по этому вопросу. <…> По моему глубокому убеждению, в лице митрополита Вениамина мы имеем дело с плохо замаскированным врагом Советского государства и народа» [11] и т. п.
При этом доброе отношение к людям и особое внимание к нуждам прихожан (то есть именно то, что является заслугой любого архипастыря) уполномоченный ставил владыке в вину: «Этот травленый волк в целях более сильного воздействия на верующих прикидывается кроткой овечкой. Так, во время проповеди он вздыхает, плачет, заставляя тем самым плакать и верующих. Проповеди говорит доходчивым языком и проверяет, как поняли его, для этого он задает вопросы стоящим около него верующим. Во время службы, проходя по церкви, целуется с верующими, ласкает их лица, похлопывает по плечу и т. п. Такими методами он добивается нужного для него влияния на верующих» [12].
О таком «влиянии» вспоминает старейшая насельница Свято-Алексиевского женского монастыря в Саратове схимонахиня Капитолина (Гагарина): «Владыка говорил такие проповеди, что народ в церкви плакал. Всегда на его службах было битком набито. На выходе все стремились к нему под благословение, и он никому не отказывал, всех благословлял. Говорил: «Бог благословит!», — и благословлял. Многих привел ко Господу» [13].
Учитывая все эти факты, уполномоченный делал такой вывод: «Необходимо немедленно освободить митрополита Вениамина от обязанностей управляющего Саратовской епархией, так как я убедился, что с таким «управителем» нельзя установить нужного для дела контакта» [14].
Председатель Совета по делам религий Карпов на встрече с Патриархом Алексием 24 января 1956 года не преминул ознакомить его с «поведением» саратовского митрополита. Патриарх отвечал, что поручил передать владыке Вениамину, что не одобряет его бесед или лекций в семинарии, так как для этого есть профессорско-преподавательский состав. В отношении же остального Святейший добавил: «Я бы просил бы, чтобы Ваш уполномоченный прямо переговорил об этом с митрополитом Вениамином и дал ему понять, что об этом он довел до сведения Совета с тем, чтобы информировать Патриарха, а я кого-нибудь пошлю к нему или вызову к себе». По словам Карпова, Патриарх был возмущен поведением митрополита: «И это в то время, когда мы искренне хотим хороших отношений с Правительством и когда видим, что Правительство к нам так благоприятно относится» [15]. Со своей стороны Карпов и его сотрудники С. К. Белышев и И. И. Иванов провели беседу с саратовским уполномоченным, чтобы разъяснить ему линию дальнейшего поведения [16].
Через несколько дней, 3 февраля 1956 года, митрополит Вениамин был на приеме у Патриарха вместе с настоятелем Троицкого собора г. Саратова протоиереем Иоанном Цветковым. Из донесения отца Иоанна уполномоченному мы можем узнать о некоторых подробностях этой встречи. Вначале Патриарх беседовал с владыкой наедине. Затем через два часа был приглашен протоиерей Цветков, чтобы подтвердить слова митрополита Вениамина, сказанные им в Саратове об Америке и руководителях советского правительства. «Вы же можете поссорить нас с правительством», — увещевал владыку Патриарх. По той информации, которая была передана саратовскому уполномоченному отцом Иоанном, на некоторые вопросы Патриарха митрополит Вениамин отвечал молчанием. Таким образом, пожурив его в присутствии протоиерея Цветкова, Патриарх пригласил митрополита к себе на дачу в Переделкино, где в это время проживал митрополит Нестор (Анисимов) после семилетнего заключения в лагерях [17]. С владыкой Вениамином они были знакомы еще по Поместному Собору 1917–1918 годов. И, судя по всему, владыка воспользовался приглашением и посетил своего давнего знакомого.
После возвращения из Москвы, 6 февраля 1956 года, митрополит Вениамин нанес визит саратовскому уполномоченному и подтвердил свой отказ проводить беседы в семинарии. Однако главной причиной своей поездки в Патриархию назвал крайне возмутительное поведение иеромонаха Лактанция, служившего в управлении епархии экономом и злоупотребившего своим служебным положением [18]. Речь шла о финансовых злоупотреблениях. Стоит отметить, что именно усиление контроля за церковными средствами вызвало наибольшее недовольство у части саратовского духовенства.
Во время своего визита в Балашов митрополит Вениамин признавался уполномоченному совета по делам Русской Православной Церкви в Балашовской области Климову, что был прислан в Саратовскую епархию с целью навести порядок в личном составе духовенства и укрепить приходы. И, главным образом, пресечь присвоение церковных средств духовенством и членами церковных советов. Именно поэтому некоторые священнослужители сразу же были им переведены на другие приходы. В итоге, в качестве первых результатов своей деятельности в Саратовской епархии, владыка сообщал, что к его приезду в декабре 1955 года на епархиальном счете было 10 тысяч рублей, а к маю 1956 года уже имелось 700 тысяч [19].
Владыка Вениамин выходит из Троицкого собора в СаратовеУполномоченный Филиппов подтверждал, что в подборе и расстановке кадров духовенства митрополит Вениамин «руководствовался соображениями, чтобы духовное лицо было благочестивым и несребролюбивым» [20]. Кроме того, он старался пополнять штат духовенства в епархии свежими кадрами. Так, по его приглашению в Саратов прибыли четыре священника и диакон. Всего на 1 июля 1956 года в 11 церквах города Саратова и области служило 29 священников и 12 диаконов. Еще два священника и один иеромонах служили в Саратовской духовной семинарии [21].
К числу иных «мероприятий» митрополита Вениамина «по укреплению церкви» Филиппов относил: еженедельное воскресное богослужение в Троицком соборе и службы в большие церковные праздники; отпуск свыше миллиона рублей на ремонт церквей; «умиротворение враждовавших между собой групп церковников в Энгельсской и Ершовской церквах» и т. п. [22]
Митрополит Вениамин также совершал многочисленные поездки по приходам действующих храмов Саратовской епархии, встречался с духовенством и верующими. Кроме Балашова он посетил приходы в Борисоглебске и Ртищево. При наличии в Балашовской области 26 действующих церквей особой необходимости открывать здесь новые церкви, по мнению владыки, не было. «Однако прошу не понять меня так, что я против открытия церквей, — добавлял митрополит, — я и Патриарх будем рады, если власти найдут нужным открыть церкви еще. Совсем другое положение в Саратовской области, действующих церквей только — 11, имеется необходимость открыть дополнительно действующие церкви» [23]. При этом владыка уведомлял балашовского уполномоченного, что собирается отпускать средства верующим тех сел или городов, где нет церквей, чтобы они возбуждали ходатайства на открытие и постройку хотя бы молитвенных домов.
В результате активной деятельности митрополита во втором полугодии 1956 года уполномоченному по делам религий в Саратовской области поступило три ходатайства об открытии церквей, причем два из них были поданы впервые. Наиболее активным ходатаем за открытие церквей оказался сам митрополит Вениамин. Вскоре он поставил перед Патриархом вопрос об открытии в Саратовской области 10 храмов — в Аткарске, Новоузенске, Базарном Карабулаке, Красном Куте, Баланде (Калининске); т. е. в тех местах, откуда за последние пять лет поступали заявления от верующих. Эти заявления были отклонены «за невозможностью их удовлетворения» с согласия предшественников митрополита Вениамина. Тем не менее Филиппов сообщал в Совет, что все новые ходатайства об открытии церквей были им рассмотрены и также отклонены [24].
В то же время в своем отчете Филиппов сообщал, что митрополит Вениамин «даже после предупреждения Патриарха продолжает протаскивать в проповедях и беседах с приближенными ему людьми свою реакционную контрабанду» [25]. И вновь настойчиво просил принять меры к освобождению от должности управляющего Саратовской епархией, «так как этот пост дает ему возможность распространять свои реакционные убеждения не только в городе Саратове, но, разъезжая, и по городам и селам Саратовской и Балашовской областей» [26].
Филиппов докладывал, что за второе полугодие митрополит был у него на приеме 12 раз, но при этом умалчивал о тех вопросах, которые обсуждались на этих встречах. Из Москвы уполномоченному указывали, что надо информировать Совет подробнее, и если он сообщает о выделении епархией свыше миллиона рублей на ремонт церковных зданий, то «Совету интересно знать, каким образом добывался дефицитностроительный (именно так. — Ред.) материал для ремонта церквей» [27].
Не имея возможности свободно посещать с беседами и лекциями Саратовскую семинарию, митрополит Вениамин все чаще встречался с саратовским духовенством в архиерейском доме. Так, 23 октября 1956 года на совещании благочинных владыка зачитал для отцов особый доклад «О Божьей благодати». После чего были заслушаны сообщения благочинных о положении приходов. В материальном плане оно оставалось благоприятным. Митрополит еще раз обратил внимание на укрепление и распространение веры среди населения [28]. Был поднят вопрос о том, чтобы священнослужители во время службы и в проповедях добивались еще большей благоговейности верующих. Иными словами, архипастырь стремился возгревать веру, богобоязненность и духовное горение в духовенстве, чтобы оно тем самым показывало пример своим прихожанам.
Несомненно, что с таким активным архипастырем Филиппову оказалось очень тяжело справиться. Более того, уполномоченный испытывал к владыке личную неприязнь и в своем непримиримом отношении к митрополиту дошел до того, что стал, не гнушаясь, собирать и передавать в Москву все мыслимые и немыслимые слухи и домыслы о нем. Свои доклады в Совет он завершал, к примеру, такими словами: «Либерализм Патриархии к лающему и кусающему церберу лишь только поощряет его к большей развязности и наглости. Кстати, митрополит Вениамин хлопочет сейчас о возвращении из Америки к нему в Саратов Ольхиной Евгении Александровны — дочери княгини Волконской. Итак — все это звенья одной цепи. Достаточно поставить один вопрос: кому выгодна такая деятельность митрополита В[ениамина], и все станет ясным». В Москве против этих выпадов уполномоченного заметили: «Формулировки какие!» [29]. Действительно, в формулировках саратовский уполномоченный не стеснялся.
Одним из следующих поводов крайнего его возмущения стало то, что 9 декабря 1956 года во время своей проповеди в кафедральном соборе митрополит Вениамин нелестно отозвался о неверующих людях. Филиппов тут же вызвал владыку к себе и потребовал от него ответа, заявив, что такой проповедью «были опорочены и очернены честные советские люди, которые в своей жизнедеятельности руководствуются высокими принципами коммунистической морали» [30]. Между митрополитом Вениамином и Филипповым возникла полемика, в ходе которой уполномоченный стал утверждать, что «Царства Небесного нет и координат его никто не знает, поэтому, не надеясь на Небо, мы строим счастливую жизнь для всех людей на земле» [31].
После этого случая саратовский уполномоченный вновь просил Совет поставить перед Патриархией вопрос о немедленном освобождении митрополита Вениамина от поста управляющего Саратовской епархией. И в очередной раз ему разъясняли, что нельзя уполномоченному дискутировать по вопросам вероучения с управляющим епархией, так как этим он себя ставит в глупое положение. Ведь главная задача уполномоченного — оказывать нужное влияние на всю деятельность Церкви и главным образом на духовенство и епархиального архиерея как на центральную фигуру: «У Вас с Вениамином, — замечали Филиппову, — сложились такие отношения, которые исключают возможность какого-либо влияния на него с Вашей стороны в нужном для нас направлении. Приводить в официальном докладе такие выражения, как «собачьей преданностью», «своей гнусной болтовней», «к лающему и кусающему церберу», «находился в трогательно-лирических отношениях», «тарабумбией морочил голову» и т. д. (см. доклад стр. 2, 6, 7, 8 и 9) совершенно неуместно» [32].
В Совете также указывали на то, что уполномоченный в своих донесениях ограничивался только одними оценками, но не давал ни конкретных фактов, ни мест из проповедей управляющего епархией, которые свидетельствовали бы о его антисоветских выпадах. Далее Филиппову прямо подсказывали: «Приведенные данные в Вашем докладе о деятельности Вениамина ничего нового в его характеристику не вносят, и его личность для Совета ясна. Однако всех этих материалов недостаточно для того, чтобы Совету самому ставить вопрос перед Патриархом об увольнении Вениамина на покой. Это лучше всего сделать руками самого духовенства (недовольные Вениамином, среди них, очевидно, имеются), которому необходимо написать лично Патриарху о нелестных отзывах о нем Вениамина, и Патриарх должен будет на это как-то реагировать. А если Патриарх спросит мнение Совета о Вениамине, тогда мы и скажем свое слово. Такое решение вопроса будет дипломатичнее и для Совета удобнее. Если Вы сумеете осторожно и умело организовать это дело — это и будет результат Вашей работы с духовенством» [33].
Но «осторожно и умело» организовать дело Филиппов не мог. В октябре и ноябре 1957 года на него стали поступать жалобы в Совет о вмешательстве во внутрицерковные дела. В Саратовскую область с проверкой выехал старший инспектор Совета А. М. Пашкин. По итогам проверки в докладной записке на имя Г. Г. Карпова он сообщал, что «митрополит каким был, таким в основном и остался в своей церковной деятельности, ничего нового нет» [34]. Он признавал, что саратовский уполномоченный «без надобности обострил свои отношения с управляющим епархией, и по ряду вопросов его информация о деятельности митрополита Вениамина была недостаточно объективная». Иными словами, повторялась та же ситуация, какая сложилась у владыки в самом начале его служения в СССР с уполномоченным на Латвийской кафедре в 1948 году [35]. Пашкин признавал, что жалобы на Филиппова о его вмешательстве в церковные дела на месте подтвердились: «Например, Вениамин в присутствии т. Филиппова заявил мне, что он ни одного священника не может назначить, переместить или уволить, не согласовав предварительно свои церковные мероприятия с уполномоченным. Когда я попросил Вениамина привести факты, он их назвал» [36]. Далее выяснилось, что управляющий Саратовской епархией был вынужден по указанию Филиппова уволить своего секретаря и казначея и что все церковные вопросы митрополит опять же должен был согласовывать с уполномоченным.
На следующий день после состоявшейся беседы в кругу А. М. Пашкина и В. Филиппова митрополит Вениамин восстановил на работе уволенных секретаря и казначея епархии. Оказалось, что здесь, так же как и в случае в Латвии, не обошлось без вмешательства органов госбезопасности. Филиппов признавал, что его «неумелое вмешательство» произошло именно по просьбе работников КГБ. В то время, когда он находился в больнице, митрополит Вениамин начал перемещать работников в епархиальном управлении. В частности, уволил эконома Дмитриева за злоупотребления денежными средствами. По словам Филиппова, данная перестановка сотрудников «по оперативным соображениям была нежелательна некоторым работникам КГБ». Поэтому они попросили Филиппова, чтобы тот позвонил митрополиту и приостановил его действия. В результате этого саратовского уполномоченного заподозрили во взяточничестве, и по епархии поползли слухи о том, что некоторые епархиальные должности через него можно купить. Иначе как объяснить такую заинтересованность в трудоустройстве одних и увольнении других сотрудников епархиального управления?
На все это накладывалось и очередное внутрицерковное противостояние отдельных групп духовенства в епархии. Во главе группы противников митрополита стоял председатель Епархиального совета протоиерей Иоанн Цветков. Он же вскоре составил обширный доклад в Совет, где постарался всячески очернить своего правящего архиерея. К сожалению, отец Цветков в своих попытках сместить митрополита с кафедры был не одинок. А. М. Пашкин сообщал в Совет: «На Вениамина в настоящее время посыпались заявления и жалобы на имя Патриарха, Уполномоченного и в Совет от священников и верующих. Некоторые из них нелестно отзываются о Вениамине. В частности, священник Ромашев в своем заявлении пишет, когда я пришел к митрополиту выяснить свое увольнение, он меня направил к чл[ену] епархиального Совета Цветкову и вместе с тем сказал: «Жаль, что власть безбожная, я бы с Вами со всеми расправился»» [37]. Несомненно, что за всеми заявлениями и жалобами стоял местный уполномоченный Филиппов, проводя в жизнь «подсказку» Совета по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР.
Если же смотреть официальную статистику, то дела в Саратовской епархии обстояли весьма благополучно. В связи с ликвидацией Балашовской области количество действующих церквей в Саратовской области во втором полугодии 1957 года увеличилось с 11 до 15. Соответственно, увеличилось и количество священнослужителей. Всего в епархии на 1 января 1958 года числилось 39 священников и 16 диаконов. Если сравнивать с 1947 годом, когда в области было 8 действующих церквей и 33 священнослужителя, то статистика за 10 лет показывала рост количества храмов и их служителей [38]. Росло также количество крещений детей [39]. Все это беспокоило не только саратовского уполномоченного, но и местные государственные и партийные органы — их представители тоже не остались в стороне.
Во время своего визита в Саратов А. М. Пашкин специально встречался с первыми лицами Саратовской области, чтобы выяснить их отношение к личности и действиям управляющего епархией. Заместитель начальника управления КГБ по Саратовской области Мякишев, повторяя тезисы уполномоченного Филиппова, докладывал, что митрополит Вениамин высказывает свое недовольство сложившимся положением не только в кругу приближенных, но и в проповедях, что он «протаскивает антисоветские взгляды». Мякишев заявлял, что митрополит Вениамин старается устранить лояльно настроенных священников и подбирает священников с антисоветскими взглядами, бывших судимых. Он просил Совет принять меры к удалению митрополита, «т. к. его деятельность нежелательна и вредна» [40].
Когда же Пашкин указал на то, что к оценке деятельности митрополита нужно подходить не с точки зрения саратовских интересов, а с точки зрения интересов общегосударственных, т. к. его перевод из Саратова, например, в Куйбышев, принесет мало пользы, Мякишев соглашался: пусть митрополит остается в Саратове. А в целом склонялся к мысли, что митрополита Вениамина «вообще нужно устранить от церковной деятельности» [41].
В свою очередь заведующий отделом пропаганды и агитации Саратовского обкома КПСС Черных высказал Пашкину как свое мнение, так и мнение первого секретаря обкома Денисова о том, что церковная деятельность Вениамина в Саратовской области нетерпима, и просил Совет не только рассмотреть, но и окончательно решить этот вопрос. В итоге старший инспектор Совета пришел к выводу, что сложившаяся в Саратовской области ситуация вряд ли будет исправлена в ближайшее время и, учитывая позицию местных органов власти, взаимоотношения между уполномоченным и управляющим епархией не будут в будущем «правильно построены» [42].
В своем докладе по итогам поездки в Саратов Пашков резюмировал: «Считаю необходимым заслушать на заседании Совета т. Филиппова о его работе с духовенством и о выполнении указаний Совета, данных на инструктивном совещании уполномоченных Совета. Решить на Совете вопрос о целесообразности рекомендации Патриарху об устранении митрополита Вениамина от руководства церковной деятельностью, который стремится своей деятельностью внести в среду верующего населения разные кривотолки политического характера в антисоветском направлении». Рукой председателя Совета Карпова поверх этого текста следовала резолюция: «Согласен» [43].
16 октября 1957 года владыка Вениамин записал в своем дневнике: «…теперь надвигаются новые события; возможно, что придется опять переменять епархию (уже 4‑ю в России за десятилетие)… Кое-что хочется записать. Нужно молиться! Обстоятельства так осложняются, что не видно выхода. Следовательно, нужно молиться и молиться… По возможности, часто. Выход какой? Чтобы не повредить о. И[оанну] Ц[ветко]ву, лучше оставить его здесь, а самому проситься у Патриарха в Куйбышев, а оттуда — перевезти в Саратов еп[ископа] Митрофана (с академическим образованием) для семинарии. Однако — на волю Божию» [44].
2 ноября митрополит Вениамин вновь пишет в дневнике: «Разные мысли приходили в это время. <…>А мысли были такие: дождаться выяснения отношения уполномоченного… А дальше, м[ожет] б[ыть], поездка к П[атриарху], и что он скажет, его послушать. М[ожет] б[ыть], и «на покой». Или — в другое место» [45].
Недовольство части духовенства своим архипастырем, а также их «подначивание» со стороны уполномоченного привели к еще одному довольно значимому эпизоду в жизни Саратовской епархии. В журнале «Октябрь» был опубликован роман Олеся Гончара «Перекоп», в котором митрополит Вениамин был показан не просто как один из участников Белого движения, но как его духовный возглавитель и «разбойник в рясе». За публикацией последовала радиопостановка; вскоре после этого, 29 ноября 1957 года, группа «студентов семинарии» в письме Карпову сообщала: «Вся наша Родина слушает об ужасах, которые Врангель и его друзья совершали на территории нашей молодой республики, и возмущаются той жестокостью и дикостью, чинимой ими. Мы тем более возмущаемся, что у нас в Саратове руководит духовной жизнью этот самый епископ Вениамин, и теперь уже в сане митрополита. Просим Вашего вмешательства об удалении его от нас, ибо мы не хотим учиться под руководством душителя свободы русских граждан, и чтобы был назначен новый руководитель, более уважаемый в нашей среде епископ» [46].
В то же самое время в Москву к Патриарху с копией в Совет была послана еще одна жалоба на владыку и его окружение за подписью шести человек. Впоследствии, ознакомившись с этой жалобой, владыка писал, что в ней сплошная ложь. «Кажется из М[осквы], — продолжал он, — пришлют ревизию. Но — не против нас, а наоборот. Мне и это нерадостно: лучше терпеть, чем «побеждать»!.. Впрочем — воля Божия. Буду ждать, не торопясь. Господи, помилуй нас, грешных!» [47].
Ждать оставалось недолго. Согласно выписке из протокола № 29/с заседания Совета по делам Русской Православной Церкви при Совете Министров СССР 25–26 декабря 1957 года Совет постановил рекомендовать Патриарху Алексию «направить митрополита Вениамина на пенсию» [48]. В то же самое время, 25 декабря 1957 года, митрополит Вениамин направил председателю Совета по делам религий Карпову письмо, в котором говорил, что, каков он был прежде, таким остается и до настоящего дня. И если нужно, то готов явиться к нему для оправдания. Однако оправдания не потребовалось, и вопрос об увольнении владыки Вениамина на покой был уже предрешен. Своя своих не познаша (Ин. 1, 11). Оставалось ждать лишь патриаршего слова из Москвы.
Последние годы. Владыка Вениамин в Псково-Печерском монастыре. Справа — архимандрит Алипий (Воронов), наместник монастыряПолучив чуть ранее строгие указания из Совета на свой счет, уполномоченный Филиппов в своем докладе за второе полугодие 1957 года вновь сообщал, что «с таким митрополитом, каким является митрополит Вениамин, добиться того, чтобы Церковь делала то, что нам политически выгодно и целесообразно, нельзя. Это он красноречиво доказал своей службой в Латвии, в Ростовской области». Примечательно, что напротив этой сентенции уполномоченного на полях в Совете было написано: «Там не было жалоб» [49]. Однако далее уполномоченный приводил уже конкретные обвинения в адрес митрополита: «7 ноября 1957 года, в день 40‑й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции, он, митрополит В[ениамин], перед началом молебна сказал: «Ну помолимся за царя. Раньше были цари тоже языческие, как и настоящая власть, но Церковь молилась за них. Помолимся и мы. Кашу маслом не испортишь»» [50]. Помимо этого Филиппов ставил в вину митрополиту то, что за два года пребывания на Саратовской кафедре он не сказал, по его мнению, ни одного патриотического слова и не написал ни одной строчки в защиту мира. В итоге предлагал «ускорить направление митрополита В[ениамина] на пенсию, согласно постановлению Совета от 25/XII–1957 года» [51]. В Совете на этом документе было оставлено несколько пометок, из которых следовало, что митрополита Вениамина из Саратова нужно было «безусловно убрать, так как там находится семинария». Назначить же в Саратов следовало епископа из Иркутска. Также в пометках говорилось об обязательной замене и саратовского уполномоченного…
1 февраля 1958 года владыка Вениамин записал в дневнике: «Перемены жизни. Мне предстоит в близком будущем (м[ожет] б[ыть], через 1–2 недели) оставить Саратов и уехать, по постановлению Патриарха (точнее: за ним стоящих), в Псково‑Печерский монастырь «на отдых». М[ожет] б[ыть], «временно» (едва ли). А м[ожет] б[ыть]? Церковь Божия учит нас, что все совершается по милостивому Промыслу Господню. Слава Богу за все» [52].
Наконец, 20 февраля 1958 года он был официально уволен на покой с назначением ему пребывания в Псково-Печерском монастыре, где и поселился 27 февраля. Управляющим Саратовской епархией был назначен бывший Иркутский архиепископ Палладий (Шерстенников).
Отведенное время на покое митрополит Вениамин использовал для молитвы и приведения в порядок своих литературных трудов. Когда он имел возможность, то служил и проповедовал в храме. Уполномоченный Совета по Псковской области А. Лузин в своем отчетно-информационном докладе за 1958 год сообщал: «Спустя месяц после приезда митрополита в монастырь, будучи в монастыре, я посетил его, познакомился с ним и справился о том, как он устроился, митрополит ответил: «Какие претензии может предъявлять опальный митрополит». Беседа ограничилась 10 минутами. Секретарем обкома КПСС т. Канунниковым я был информирован о том, что из себя представляет митрополит, и предупрежден, чтобы я как можно реже с ним встречался. Митрополит Вениамин считает себя обиженным, живет очень замкнуто и пишет какие-то труды» [53].
Сбылось предсказание старца Нектария Оптинского, о котором владыка Вениамин вспоминал, будучи на Ростовской кафедре, в своих письмах о монашестве: «Вспоминаю я и непонятное мне доселе указание на Патриарха Никона, когда он был уже лишен сана и сослан в монастырь: там он плакал много; и одни слезы, кажется, собирал в какой-то сосуд, а другие падали мимо на пол. «Богу угодны более были слезы, падающие мимо горшка», — говорил мне старец Оптинский Нектарий (святой человек!), повелевший мне слушаться старших. <…> Я и тогда не понял: зачем это?» Теперь стало все понятно.
Всю свою жизнь владыка слушался старших, был покорен властям и терпел много скорбей. Порой и сегодня звучат в его адрес обвинения — в признании митрополита Сергия (Страгородского), в его лояльности к советской власти, в молитвах за правительство и Сталина и т. п.
Незадолго до своей кончины владыка лишился дара речи. «Как ни придешь его навестить, он все на кровати плачет, слезы так и бегут… Больше всего помнится: старец белый, как лунь, и слезно кается, как последний грешник. А ведь жизнь-то святую прожил», — вспоминал наместник Псково-Печерского монастыря архимандрит Алипий (Воронов). 4 октября 1961 года митрополит Вениамин отошел ко Господу и был похоронен в пещерах Псково‑Печерского монастыря.
***
Митрополит Вениамин, в миру Иван Афанасьевич Федченков, родился в 1880 году в селе Вяжли Кирсановского уезда Тамбовской губернии. Отец его происходил из крепостных крестьян, мать — из духовного сословия. В 1903 году Иван Федченков закончил Тамбовскую духовную семинарию, затем, в 1907 году, Санкт-Петербургскую Духовную Академию. В ноябре 1907 года принял иноческий постриг с именем Вениамин, в декабре стал иеромонахом.
В дальнейшем занимал различные должности в духовных учебных заведениях; с 1913 года — ректор Тверской духовной семинарии. Летом 1917 года избран делегатом Поместного Собора Православной Российской Церкви 1917–1918 годов. В 1917–1919 годах — ректор Таврической духовной семинарии. В феврале 1919 года хиротонисан во епископа Севастопольского, викария Таврической епархии. В том же году претерпел арест и пребывание в ЧК.
После освобождения Крыма белыми присоединился к Белому движению. С апреля 1920 года возглавлял военное духовенство армии Врангеля (Русской армии). В ноябре 1920 года вместе с остатками армии эвакуировался из Крыма.
В дальнейшем стал одной из ключевых фигур русской эмиграции в Европе. Последовательно настаивал на сохранении единства с Церковью, пребывающей в России, на послушании Святейшему Патриарху Тихону. В 1922 году удалился в монастырь Петковица в Сербии, но затем оставил обитель ради миссионерской деятельности среди карпатороссов (этнических русских, оказавшихся на территории Чехословакии) и защиты их от дискриминации.
Осенью 1924 года стал духовником и законоучителем в Донском кадетском корпусе в городе Билече (Босния и Герцеговина).
Летом 1925 года по приглашению митрополита Евлогия (Георгиевского) переехал в Париж, преподавал в Свято-Сергиевском богословском институте. В 1927 году, в отличие от многих других представителей эмигрантского духовенства, принял известную декларацию заместителя местоблюстителя Патриаршего престола в СССР митрополита Сергия (Страгородского) и дал подписку о лояльности советской власти.
В 1931 году епископ Вениамин создает Трехсвятительское подворье Московского Патриархата в Париже. С апреля 1932 года он — архиепископ; в мае 1933 года приезжает в США с целью решения внутрицерковных проблем. С ноября 1933 года — архиепископ Алеутский и Северо-Американский. С июня 1938 года — митрополит.
С началом Великой Отечественной войны митрополит Вениамин активно выступает с призывами к русской эмиграции — забыть о распрях и разногласиях и оказывать всю возможную помощь СССР. Участвует в работе различных общественных организаций, организующих помощь Красной армии, встречается с генеральным консулом СССР в США Евгением Киселевым.
В январе 1945 года приезжает в Москву, участвует в Поместном Соборе 1945 года, избравшем Патриарха Алексия (Симанского). В июне того же года принимает решение о возвращении в Россию и получает советское гражданство.
За десять лет — с 1948 по 1958 год — митрополит Вениамин сменил три архиерейские кафедры, последней из которых оказалась Саратовская. В феврале 1958 года он был уволен на покой с благословением пребывать в Псково-Печерском Успенском монастыре. Отошел ко Господу в октябре 1961 года.
***
Письмо из Саратова Карпову
от митр. Вениамина за 25.12.1957 г.
1957.25/XII
Саратов
Глубокоуважаемый Георгий Григорьевич!
Разрешите мне отнять у Вас короткое время.
Вероятно, Вам известно, что в последнее мое посещение Святейшего Патриарха (17/XII) я, совершенно неожиданно для меня, узнал от него, что против меня собирается политическое «дело» с обвинением меня в антисоветском настроении. Об этом говорил мне и Ваш сотрудник, Иван Иванович Иванов.
Главные обвинения касаются будто бы моих проповедей. Иван Иванович ссылался на одно изречение мое: «Был царь, и мы молились за него; теперь советская власть, и мы должны молиться за нее». Я, насколько мне позволяет память, этого никогда не говорил.
Иные слова свидетельствуют о религиозном моем веровании, свойственном всякому христианину, например, — «Мы не имеем здесь постоянного града (родины), но ищем будущего». Да, я их говорил в Семинарии в 1955–56 г. Но они сказаны Апостолом Павлом (Евр. 13, 14) и составляют основу христианства. И так далее.
Но в Америке я, единственный, пожалуй, епископ, активно работал за Советский Союз все время войны. Также никто не обвинял меня, когда я был в Риге, а потом — в Ростове н/Д (8 лет). Что же? Как я мог измениться в Саратове?!
Конечно, журнальный роман «Перекоп» (в «Октябре») не может быть поставлен мне в обвинение: все знали, что я сотрудничал с Врангелем до 1921 года.
Поэтому, если нужно, я готов явиться к Вам для оправдания; — п. ч. — я таков и теперь, каким был и прежде, во время работы в Америке за С[оветский] Союз.
Ваш слуга, Митрополит Вениамин.
ГАРФ. Ф. Р‑6991. Оп. 7. Д. 27. Л. 47–47 об. Машинопись. Подлинник. Подпись — автограф.
Сайт «Православие и современность»
Журнал «Православие и современность» № 35 (51)
Ростислав Просветов